В России принято регулярно бояться банковского краха. Особенно в августе, на который пришлось 3 из 5 кризисов последних 20 лет.
Август в России – месяц кризисов и ожидания кризисов. В августе 2017-го в центре обсуждения – проблемы крупных российских банков. Отток средств из «Открытия», еще вчера – крупнейшего по активам частного банка страны, ради которого, по данным СМИ, Центробанк вернулся к практике беззалоговых кредитов; а также непрекращающиеся обсуждения шаткого положения других столпов российской банковской системы. Что это – катастрофа или своеобразная российская норма?
В стране форс-мажоров и внезапных новостей невольно к ним привыкаешь, местному жителю трудно сохранить свежесть взгляда. Но давайте проведем мысленный эксперимент: какой бы увидел банковскую систему России человек со стороны – пришелец с планеты развитых финансовых институтов, укорененных рыночных ценностей и игры по правилам, задайся он целью разобраться, что происходит? Что именно ему бросилось бы в глаза и какие проблемы удалось бы обнаружить?
Боюсь-боюсь
Пришелец открывает российскую прессу, фейсбук и телеграм и натыкается на многочисленные мнения и слухи о проблемах в крупнейших банках России – сейчас обсуждаются минимум четыре из первой десятки частных банков. Какие-то из них признают отток средств, в отношении других почва для подозрений не вполне понятна. И это только то, что на слуху. Краткая предыстория показывает: за последние полтора года с рынка были удалены три банка из топ-50: Внешпромбанк, чья президент села на восемь с половиной лет за хищение, Татфондбанк и совсем недавно – «Югра». Означает ли это, что банковская система России терпит крах? С этим вопросом наш герой листает хронику с начала 90-х и пытается реконструировать всю логику событий.
За последние 20 лет, после большого взрыва под названием «переход от социализма к капитализму», Россия пережила как минимум пять банковских кризисов: четыре полноценных, когда с рынка массово вылетали или резко сжимались крупные игроки, и один мини-кризис. «Черный четверг» 1995-го, дефолтный зомби-апокалипсис 1998-го, мини-кризис 2004–2005 годов, когда по рынку ходили черные списки банков и произошел набег вкладчиков, финансовый кризис 2008-го, когда банки спасли, но система очень сильно пострадала, и, наконец, новая зачистка банковской системы Центробанком, которая началась в 2013-м, а самые тяжелые удары с потерей крупных игроков посыпались в 2015 году. После пяти шоков проблемы очередных крупных банков не должны сильно удивлять.
В результате пришелец понимает: на этой планете принято регулярно бояться – независимо от того, есть кризис или нет. Страх перед ним и нагнетание обстановки – это древний и укорененный обычай российской банковской системы. Тем более в августе – ведь так уж сложилось, из пяти перечисленных кризисов три пришлись на август.
Все или ничего
С начала 2013 года действующих банков в России стало почти в два раза меньше – было около 900, стало 530. Куда делись остальные? Абсолютное большинство существовали, пока Центробанк не отозвал у них лицензию. Зачем же он это делал?
Об этом можно судить по состоянию балансов этих банков на момент зачистки. Типичная картина: деньги выведены в офшоры или обналичены через подставные структуры (Татфондбанк имел одну из самых «изысканных» систем из «рогов и копыт»), и в балансе зияет дыра, до тех пор прикрытая недостоверной отчетностью. И тут наш независимый аналитик обнаруживает первую системную проблему российского банковского рынка – жадность.
Во многом это следствие незрелости, короткой истории развития финансовой системы. В Швейцарии, где банки существуют сотни лет, и население, и бизнес финансово грамотны, они более ответственно обращаются с деньгами. В России же жадность проявляется у всех: вкладчики идут на приманку самых высоких ставок, не глядя на репутацию и финансовое положение банка. Соответственно, это сокращает сроки вкладов и повышает цену денег. И многие банки живут с ощущением «пан или пропал» – либо удалось влегкую набрать денег и с ними раствориться, либо сума (а то и тюрьма).
Пример современного мошенничества в некрупных банках – «тетрадочные вклады». Типичный сценарий: мелкий банк набирает депозитов у физлиц, затем ЦБ обнаруживает вывод средств из банка, но перед самым отзывом лицензии банк уничтожает базу данных о депозитах. И тогда гораздо труднее доказать, что эти вклады вообще существовали и в каком размере. Поэтому депозиты в банк лучше нести не наличными, а переводить со счета, чтобы остался электронный след.
Жадность проявляется и в том, что банки навязывают потребителям кредиты, мало обращая внимание на риски. И главный бич – это кредиты не гражданам, за которых на самом деле расплатятся другие граждане за счет очень высоких кредитных ставок или же с помощью коллекторов, а кредиты компаниям, особенно дружественным структурам, которые по своим бизнес-показателям их получать не должны.
Например, в каком-то регионе директор предприятия дружит с руководителем местного офиса крупного банка, в котором не очень хорошо устроен внутренний надзор и комплаенс. Либо по дружбе, либо за откат банк выдает такому предприятию кредит, но тот его не возвращает. Накапливается просроченная задолженность, которая у российских банков атипично велика: в 2017 году это 6–6,5%, тогда как в развитых странах она заметно ниже. Хороший пример – Пробизнесбанк, лишившийся лицензии два года назад, но остаются и более крупные банки, где такие сценарии не являются чем-то нереальным.
Рубашка для друга
На уровне крупнейших игроков это выглядит как перекачивание денег из банка для финансирования проектов связанных с ним холдингов. Обывателям часто кажется, что если банки крупные, известные и напрямую не связанные с какой-то компанией, то они по определению самодостаточны и являются для своих владельцев главным активом, главным бизнесом. Нет, это часто не так. В банковской системе все наоборот. Если банк привязан к достаточно устойчивой промышленной структуре, его положению это не угрожает, он рухнет только вместе с ней. А некоторые банки используются как воронка для закачивания денег в аффилированные предприятия, принадлежащие тем же или дружественным владельцам.
Такое бывает и в развитых, здоровых финансовых системах, но регуляторы умеют с этим бороться. Регулятор внимательно следит, чтобы банки кредитовали дружественные структуры только на рыночных условиях и учитывали их риски. Проконтролировать это удается не всегда, и на Западе с этим тоже бывали проблемы. Например, ирландские банки оскандалились на кредитовании девелоперских проектов, принадлежащих их акционерам, – это вылилось в полномасштабный кризис 2008–2009 годов. Если в развитом мире проблема решена не до конца, то в России с этим еще более туго. Пример тому – Татфондбанк, лопнувший в марте 2017-го, – он был центром фондирования для такой вот империи нерентабельных проектов.
Рука государства
Другая проблема нашей финансовой системы – сверхконцентрация активов в руках государственных и полугосударственных банков. Они занимают больше двух третей банковской системы по активам, и эта доля растет с начала 2000-х годов. Соответственно, даже крупные частные банки оказываются все дальше отброшены на обочину. У них хуже доступ к кредитам, и они вынуждены за них переплачивать, они проигрывают в этом не только госбанкам, но и российским «дочкам» крупных иностранных банков, которые занимают еще порядка 12% рынка и у которых есть дешевое фондирование в силу наличия иностранных материнских компаний. Это приводит к тому, что процесс поглощения частных банков государственными продолжается, что только усугубляет проблему. Частным банкам, чтобы удержаться на плаву и прокормить связанные предприятия, приходится крутиться, ступая иногда на скользкий путь.
В развитом финансовом мире от государственных банков стараются избавляться, в США их нет вообще (не считая специальных институтов на ипотечном рынке), в еврозоне тоже стараются приватизировать банки и не допускать скрытых субсидий. Российские же государственные банки, пользуясь лучшим доступом к финансовым ресурсам, в последние годы стали активно захватывать и непрофильные сферы экономики, в которых прибыль сейчас выше, чем в кредитовании: интернет-торговлю (как, например, совместный проект Сбербанка и «Яндекс.Маркета»), сферу высоких технологий, недвижимость («ВТБ Недвижимость»). И это плохо, потому что система становится слишком концентрированной и риски в конечном итоге перекладываются на государство. Кроме того, в государственных структурах логика принятия решений скорее бюрократическая, чем экономическая.
К каким выводам приходит наблюдатель? Во-первых, нынешние проблемы частных банков – это старые системные проблемы, не дававшие о себе знать в периоды бурного роста экономики и дешевых денег. Когда волна сошла, долгосрочные и, казалось, перспективные проекты стали превращаться в проблемные, как карета Золушки обернулась тыквой.
Когда к экономической рецессии добавились санкции, подскочили процентные ставки, Центробанк пытался поддержать систему за счет отсрочки ужесточения нормативов и массы дешевых денег, но постепенно он начал забирать костыли. И сейчас мы видим, кто без костылей жить не может.
Во-вторых, многие проблемы российских банков решаемы. Ужесточение контроля со стороны ЦБ уже приводит к оздоровлению рынка, и постепенно удастся справиться и с жадностью, и с теми, кто слишком заигрался в инвестиции. Такие банки могут быть санированы без отзыва лицензии по примеру «Уралсиба» – ему нашли крупного частного инвестора, который под гарантии Центрального банка взялся за расчистку завалов.
Третий вывод – банки продолжат укрупняться. Само по себе это неплохо, так происходит и в развитых странах, просто потому, что в эпоху высоких технологий множество похожих мелких банков не нужны. Плохо то, что в России при этом будет расти доля госбанков, что создает долгосрочные потенциальные риски. Но в любом случае проблемы вкладчиков и клиентов тех банков, у которых сейчас, как обсуждается, сложное финансовое положение, это решит.